2013 m. rugpjūčio 26 d., pirmadienis

КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ - воспоминания, сновидения, размышления

Зеленое золото - это творческое начало, которое алхимики находили не только у человека, но и в неорганической природе. Оно для них было выражением «anima mundi» - «мировой души» или «filius macrocosmi» - Антропоса, сотворившего весь мир. Этим духом наполнена даже неорганическая материя, он присутствует в металлах и камнях.



Иногда мне кажется, будто я вбираю в себя пространство и окружающие меня вещи. Я живу в каждом дереве, в плеске волн, в облаках, в животных, которые приходят и уходят, - в каждом существе. Нет ничего в Башне, что не менялось в течение десятилетий, и с чем бы я не чувствовал связи. Здесь все имеет свою историю - и это моя история. Здесь проходит та грань, за которой открывается безграничное царство бессознательного.


Опережающие улучшения в образе жизни, связанные с техническим прогрессом, с т. н. «gadgets», безусловно производят впечятление, но лишь вначале, потом, по прошествии времени, о ни уже кажутся сомнительными, во всяком случае купленными слишком дорогой ценой. Никогда они не приносят счастья или благоденствия, но в большинстве своем дают иллюзорное облегчение, как всякого рода сокращающие время мероприятия на поверку до невыносимости ускоряют темп жизни и оставляют все меньше времени. «Omnis fastinatio ex parte - diaboli est» - «Всякая спешка - от дъявола», как говорили древние.


Со временем буддизм менялся, как и христианство. Будда стал, если можно так выразится, воплощением само-развития, образцом для подражания, хотя сам он учил, что преодолев цепь сансары, каждый человек способен стать просветленным, стать буддой. Сходным образом в христианстве Христос понимается как некий прообраз, живущий в каждом христианине, в своем роде идеальная модель его личности. Но исторически христианство пришло к «imitatio Christi», когда человек не ищет своего, ему предназначенного духовного пути, но ищет подражания, следует за Христом. Так и Восток пришел в конце концов к своего рода imitatio. Будда стал образцом для подражания, что уже само по себе - искажение его учения, равно как «imitatio Christi» повлекло за собой неизбежный застой в эволюции христианства. Как Будда в знании своем далеко превзошел брахманов и их богов, так и Христос говорил евреям: «Вы боги», но люди так и не смогли принять это. И мы теперь видим, что так называемый «христианский» Запад, так и не создав нового мира, гигантскими шагами приближается к разрушению того, что имеет. 

Любовь «все покрывает, всему верит,.. все переносит». Здесь все сказано. Воистину, мы суть жертвы или сцредство великой космической «лиюбви». Я беру это слово в кавычки, зетем, что имею в виду не страсти, предпочтение, желание или благосклонность и прочие подобные вещи, но то, что выше индивидуального, некую целостность, единую и неделимую. Сам будучи частью, человек не в состоянии постигнуть целое. И он собою не распологает. Он может смириться, он может бунтовать, но он всякий раз оказывается в плену этой силы. Он от нее зависит и он на нее опирается. Любовь - это его свет и его тьма, конца которой нет. «Любовь никогда не перестает» - говорит ли он «языками ангельскими» или с научной дотошностью изучает жизнь - от простейшей клетки до основания ее. Человек может попытаться назвать любовь, перебрав все имена, которые знает, и все же это станет бесконечным самообманом. И если у него есть хоть капля мудрости, он должен смириться, обозначив ignotum per ignotius (неизвестное через более неизвестное ), - т. е. назвав ее именем Бога.

2013 m. rugpjūčio 24 d., šeštadienis

Юкио Мисима - смерть в середине лета

Для меня все было совершенно очевидно: мои чувства тоже страдают заиканием, они всегда опаздывают. Поэтому событие - смерть отца, и чувство - скорбь существуют для меня отдельно и независимо друг от друга. Небольшой сдвиг во времени, незначительная задержка нарушают во мне связь между явлением и эмоцией, и это несоответствие является для меня наиболее естевственным состоянием. Если я скорблю, то скорбь моя не вызвана каким-либо конкретным поводом, она приходит ко мне самопроизвольно и безпричинно...



Не знаю, чего хотел Касиваги от Прекрасного, но уж во всяком случае не утешения. Это я понял сразу. Ему нравилось создавать своим дыханием мимолетную, воздушную красоту, а потом с еще большей остротой ощущать собственное уродство и предаваться сумрачным размышлениям. «Я пропустил красоту через себя, и она не оставила во мне ни малейшего следа» - так, верно, думал Касиваги, именно это ценил он в Прекрасном: его бессмысленность, его неспособность что-либо изменить. Если б только я мог относиться к Прекрасному так же, насколько легче стала бы моя жизнь!..